Конармия[Часть первая] - Александр Листовский

— Шахтер?

— Шахтер… Коногон. С Александрово-Грушевска, с парамоновских шахт [4].

— Ого! Издалека же ты, братец, пришел! А откуда узнал про наш отряд?

— Слухом земля полнится, товарищ командир, — весело, чувствуя, что Буденный поверил ему, сказал шахтер. — Да я ж не один. Сегодня еще придут наши. Человек двадцать. Тихо идут. Я вперед ушел.

— Что же ты такой неорганизованный! Своих бросил! Парень ухмыльнулся. Выражение чрезвычайного добродушия разлилось на его широком лице.

— Да нет, я вроде как разведать, узнать, принимают ли нашего брата.

— Мы шахтерам всегда рады, — сказал Буденный, испытующе глядя на парня. — Прямо сказать, толковый народ… Как твоя фамилия, товарищ?

— Дерна, товарищ командир.

— Скажи-ка мне, товарищ Дерна, нет ли среди ваших шахтеров артиллеристов?

— Артиллеристов? — Дерпа подумал, почесав большой нос. — Постой, кажись, есть… Правильно, есть! Шаповалов там идет. Так он всю войну в артиллерии служил… Этим, как его… унтер-офицером, что ль? С двумя лычками домой пришел. А потом двое Лопатиных идут. Отец и сын. Так батька тоже артиллерист. Ну, а сынок, тот еще молодой, лет восемнадцати.

— Ты-то сам не служил?

— Какая моя служба, товарищ командир! У меня отсрочка была. А потом взяли. Ну, пробыл я там дней с пяток, а тут и революция. На том моя служба и кончилась.

— То-то вижу, что ты не служил.

— Извиняемось! — Дерпа сдвинул ноги и вытянулся. — Мне и самому хочется, товарищ командир, пройти всю эту науку. А то как же кадетов бить неученому?

— Ну хорошо, хорошо, — Буденный дружески хлопнул его по плечу. — Этих чертей-дьяволов можно бить и и неученому… Ел что-нибудь сегодня?

— Вроде не пришлось, товарищ командир. Какая сейчас пища! А под окнами просить не привычен.

— Ну ладно. Сейчас мы тебя накормим. А потом явишься в первый взвод к товарищу Ладыгину. Он определит тебя к месту. Только вряд ли под тебя сразу коня найдем. Повременить придется.

Буденный позвал Федю и велел ему отвести Дерпу к захваченной кухне и хорошенько накормить.

«Вот это богатырь! Вот это я понимаю!» — думал Буденный, провожая взглядом Дерпу, который, опять зацепив плечом за косяк, скрылся за дверью.

Кузнец Иван Колыхайло, добровольно взявший на себя обязанности повара, налил Дерпе полкотелка жирного борща.

— Больше, дядя, лей! Больше! — сказал Дерпа, заглядывая в котел и шумно потянув большим носом.

— А съешь? — кузнец с сомнением покосился на Дерпу.

— На то она и пища, чтоб ее есть.

— Ну смотри, — Колыхайло наполнил котелок до краев.

Дерпа взял котелок, поставил его тут же на землю и, приняв от кузнеца полбуханки хлеба, начал так уплетать, что партизаны только перешептывались и разводили руками.

Дерпа выскреб котелок, доел хлеб и попросил добавки. Кузнец с недоверчивым удивлением посмотрел на него, однако тут же выдал добавку.

Дерпа сам отломил добрый кусок от другой буханки.

— Ничего себе! — сказал кузнец.

— А что? — Дерпа усмехнулся. — Большому куску и рот радуется.

Закончив и второй котелок, он поблагодарил Колыхайло и, переваливаясь, медленной походкой сытого человека направился на улицу, где слышались звуки гармони.

— Ну и силен! — сказал кузнец. И, вспомнив, с каким выражением Дерпа просил добавки, он взялся за бока и захохотал.

Дерпа оглянулся. Его добродушное лицо потемнело. Он тяжелыми шагами вернулся к кузнецу.

— Ты чего, дядя, смеешься? — спросил он сердито. — А ну, давай потягаемось! — вдруг весело предложил он, меняясь в лице.

Колыхайло с сомнением его оглядел. Хотя и сам кузнец обладал большой силой, но этот верзила был, пожалуй, посильнее его. «Хотя кто его знает, все-таки сыроват паренек, а задается для форса», — подумал кузнец.

— Давай, давай потягаемось! — настаивал Дерпа.

— Ну что ж, можно, — согласился кузнец.

Они сели на землю в уголке двора, где снег уже стаял, плотно соединили ступни и взялись за руки. Партизаны обступили их плотной толпой. Но, только еще почувствовав мощные руки Дерпы, кузнец понял, что проиграл. Это понял и Дерпа. Он мог одним рывком оторвать кузнеца от земли, но внутренний голос сказал ему, что сразу этого делать не следует. «Зачем обижать старого человека, — думал Дерпа, — нехай покуражится». Он даже сделал вид, что напрягает все силы, и слегка шевельнулся.

— Давай, давай, Иван Евсеич, нажми! — поощрял кузнеца старик партизан. — Жми, Евсеич, наша берет!

Но тут Дерпа сделал легкое движение руками. Лицо кузнеца налилось кровью, на лбу вспухла синяя жила, он шевельнулся и стал медленно подниматься.

— Пусти руки, дьявол! Раздавишь! — прохрипел он. — Сдаюсь!

Дерпа принял руки, поднялся и, дружески кивнув кузнецу, пошел со двора.

— Это чей же такой? — с почтением в голосе спросил старик партизан.

— Федя говорил — шахтер, — сказал Иван Колыхайло с такой гордостью, словно сам был шахтером. — Ну и здоров! Недаром же он так здорово жрет!..

Покинув двор, Дерпа пошел на станичную площадь, где квартировал взводный Ладыгин, к которому ему надлежало явиться.

С крыш капало. Снег почернел и начал подтаивать. В извилистых провалах бежали ручьи. На солнечных местах сильно припекало, и по всему было видно, что весна в этом году будет ранней и дружной.

Хлюпая ногами по вязкой грязи, Дерпа с удовольствием думал, что перед самым уходом в отряд ему посчастливилось выменять у вернувшегося с фронта солдата добротные сапоги. Он выходил уже к площади, когда навстречу ему показался смуглый всадник с молодецкой посадкой. Тот ехал шагом на перебиравшей сухими ногами рыжей породистой лошади. Партизаны, крича что-то, подбегали к нему, жали руку и продолжали идти рядом с ним.

Всадник приближался, и Дерпа уже хорошо видел его молодое, монгольского типа лицо с подстриженными усами. Всадник подъехал к дому, где стоял Буденный, спрыгнул с коня и, накинув поводья на столбик, легко взбежал на крыльцо.

— Это кто ж такой приехал, братко? — спросил Дерпа у встречного партизана.

Тот с удивлением посмотрел на него.

— Ты что, не знаешь? Городовиков, Ока Иванович. С плена бежал…

Городовиков сидел у Буденного, пил чай и рассказывал, как ему удалось бежать из плена. В тот самый день, когда отряд князя Тундутова ворвался в Платовскую, Городовиков в неравном бою был схвачен белогвардейцами и под усиленным конвоем приведен в зимовники к генералу Попову, который захотел увидеть его и поговорить с ним. Попов никак не мог примириться с тем, что среди калмыков оказывается все больше большевиков.

Взглянув на упорно молчавшего Городовикова, генерал понял, что от него все равно ничего не добиться. Он досадливо покряхтел, приказал выстроить мобилизованных казаков и вывести к ним Городовикова.

— Вот, — сказал генерал, — перед вами Городовиков. Он большевик. Чего он достоин?

— Смерти! Расстрелять его в пример остальным! — подсказал Злынский.

Городовикова бросили в подвал. Избавление пришло неожиданно. Дежурным по караулам оказался бывший красный партизан, посланный еще ревкомом для работы среди населения. Он приготовил лошадей, под видом больного вывел ночью арестованного из подвала и вместе с ним умчался в степь. Но не отъехали они и двух верст, как услышали погоню. Загремели выстрелы, засвистели пули. Партизан был убит. Городовиков свернул в балку. Погоня пронеслась мимо. Но лошадь стала прихрамывать. В темноте он набрел на небольшой хутор. В одном из дворов стояли подседланные лошади. В доме ночевали белогвардейцы. Беглец пробрался в дом, раздобыл шашку, винтовку и только стал выводить со двора выбранную им лошадь, как один из белых проснулся, вышел на крыльцо и, увидев Городовикова, поднял тревогу, но поздно. Кровный донской скакун, рассекая могучей грудью воздух, уже отстукивал версты…

Потом Городовиков несколько дней скрывался по хуторах, и вот, узнав, что в станице Платовской свои, он приехал сюда.

— Ну и ловок! — сказал Буденный. — А я уж думал — тебя и в живых нет…

Городовиков поинтересовался, что нового произошло за время его отсутствия.

Буденный ответил, что есть решения высших партийных органов собрать все партизанские отряды к станции Гашун. Он выступает на будущей неделе. Что же касается других новостей, то на Украине развертываются большие события. Войска кайзера Вильгельма нарушили договор и перешли нашу границу…

7

В восемнадцатом году на Украине было особенно раннее лето. Уже в начале июня рожь пошла в колос и вымахала в человеческий рост, а подсолнухи налились зерном. Ждали небывалого урожая. Но тут с юго-востока потянули знойные ветры. Завяла рожь, поникли подсолнухи. Сухая земля, казалось, горела под солнцем. Так и в этот день душный воздух словно замер над степью. Стояла полная тишина. Даже не трещали кузнечики. Вокруг не было заметно никакого движения, и только кобчик лениво парил в сизо-голубом небе.